Коньяк «Пьер Монте» (Pierre Monte), виды коньяка «Пьер Монте»

Эпоха Рамсесов. Быт, религия, культура

Древние египтяне больше заботились о своих богах и мертвецах, чем о своем благополучии. Принимаясь за строительство нового храма – Дома миллионов лет, или гробницы – «дома вечности» в пустыне к западу от Фив, они, не считаясь с расходами и трудностями, привозили драгоценный камень, металлы или дерево, полагая, что эти сооружения должны быть самыми красивыми на свете. Большинство древних египтян жили в простых домах, сложенных из необожженного кирпича, и пользовались простой глиняной утварью. Поэтому храмы и гробницы просуществовали гораздо дольше, чем города, и сегодня в музеях выставлено множество саркофагов и стел, статуй богов и царей, но не бытовых предметов; многочисленные религиозные и мистические тексты, вроде Книги Мертвых, чего нельзя сказать о жизнеописаниях и беллетристике. В связи с этим попытка описать повседневную жизнь простого египтянина времен фараонов, похоже, обречена на неудачу, поскольку все, чем мы располагаем, – это поверхностные наблюдения и наивные суждения греческих и римских путешественников. Современный человек считает, что египтянин чуть ли не рождался мумией. Гастон Масперо, который первым перевел любовные песни, писал, что древнего египтянина невозможно представить стоящим на коленях перед возлюбленной. На самом же деле египтяне вовсе не были ни излишне мрачны, ни излишне серьезны. Душу их наполняла благодарность к богам за то, что жизнь на берегах Нила так прекрасна; именно природная восторженность и любовь к жизни заставляли их посвящать так много времени попыткам обеспечить себе все возможные блага после смерти. Они полагали, что добьются этого, если стены гробницы будут покрыты росписями и рельефами, изображающими покойного живым и здоровым в его земных владениях, с женой и детьми, с родственниками и слугами, с толпами ремесленников и земледельцев. Вот он обходит земли пешком, вот его несут в паланкине, а вот он плывет в ладье. Он может просто сидеть в кресле и наслаждаться зрелищем кипящей вокруг него жизни, а может и активно участвовать в ней: садиться в лодку, подстерегать птиц, спрятавшихся в зарослях папируса, гарпунить рыб величиной почти с человека, ловить диких уток, охотиться с луком на газелей и сернобыков. Все его близкие присутствуют при его утреннем туалете: кто-то делает ему маникюр, кто-то – педикюр, управляющий представляет отчет, стражники бесцеремонно волокут к нему нерадивых слуг, музыканты и танцовщицы услаждают его зрение и слух. В жаркие часы дня он охотно играет со своей женой в игры, чем-то напоминающие наши шахматы или шашки.

Художник, для того чтобы угодить ему, должен был найти на стене место и там изобразить все существующие профессии. Те, кто жил в приречных болотах, занимались главным образом охотой и рыбной ловлей. Папирус использовали не только для постройки хижин, но и легких лодок и челноков, очень удобных для преследования в водяных зарослях крокодилов и гиппопотамов, для выслеживания птичьих гнездовищ и разведки рыбных затонов. Прежде чем отправиться на охоту, лодки испытывали, и это служило поводом для охотников посостязаться в силе и ловкости. Соревнующиеся надевали венки и, вооружившись длинными баграми, громко переругиваясь, старались сбросить друг друга в воду. Затем, уже примирившись, они возвращались в деревню, жители которой занимались починкой сетей и прочего снаряжения, вялением рыбы и разведением птицы. Земледельцы сеют и пашут, теребят лен, жнут и вяжут снопы, которые ослы перевозят в деревню. Здесь снопы раскладывают на гумне, где ослы и быки, а иногда и бараны выбивают из них зерно копытами. Затем солому отделяют от зерна. Пока одни возводят скирды, другие меряют зерно и относят его в амбар. Едва заканчиваются эти работы, как созревает виноград, его собирают, давят и наполняют вином огромные сосуды. В любое время года мельники мелют зерно, поставляя муку пекарям и пивоварам.

В мастерских мы видим ремесленников за обработкой глины, камня, дерева и металла. Поскольку дерево в Египте – редкость, орудия производства, нужные земледельцам, виноградарям, пекарям и поварам, изготовляли из обожженной глины. Кроме того, использовали еще гранит, алебастр, сланец и кость. Небольшие сосуды вытачивали иногда из горного хрусталя.

Египтяне очень любили украшения. Ювелирные мастера поставляли им ожерелья, браслеты, кольца, диадемы, подвески и амулеты. Их хранили в ларцах. В особых случаях девушки вынимали эти украшения из своих тайников и надевали их.

Скульпторы изображали хозяев гробниц в стоячем или сидячем положении, одного или в окружении семьи, используя для этого алебастр, гранит, черное дерево или акацию. И наконец, плотники-корабелы распиливали и обтесывали стволы деревьев для постройки лодок, барж и кораблей, на которых можно было плавать по всему египетскому Нилу, делать запасы зерна, отправляться в паломничество к святыням Абидоса, Пе или Депа. Об изображениях в гробнице можно сказать словами героя истории о моряке, потерпевшем кораблекрушение и выброшенном на остров доброго змея: «Нет такого, чего бы там не было…» На изображениях в гробницах не хватает лишь одного: хотя бы намека на то, чем именно занимался сам ее хозяин при жизни. Будь то усыпальница воина или придворного, цирюльника или врача, архитектора или визиря – повсюду изображены одни и те же сцены. Их может быть больше или меньше, но иероглифические надписи, обрамляющие эти сцены или заполняющие пространство между персонажами, объясняют почти одинаковыми терминами их действия и воспроизводят одинаковые диалоги: всюду одни и те же слова, одни и те же песни. Изображения и тексты восходят к одному и тому же источнику. Таким образом, художники, украшавшие гробницы, имели перед глазами, так сказать, классический образец. Каждый выбирал из него что хотел и располагал по своему вкусу. Этот образец, по-видимому, появился в начале Четвертой династии. На протяжении всей эпохи Раннего царства его постоянно обогащали художники, явно не лишенные фантазии и юмора: прохожий, воспользовавшись отсутствием пастуха, доит его корову; ловкая обезьянка опережает слугу, который тянет руку к корзине, полной фруктов; бегемотиха вот-вот родит, а крокодил терпеливо ждет, чтобы сразу проглотить детеныша; маленький мальчик протягивает отцу, чтобы тот обвязал челнок, веревочку… длиной с ладонь. Этот список несложно продолжить. Но следует иметь в виду, что художники никогда не упускали из виду главной цели: изобразить жизнь большого поместья.

Изображения такого рода во все времена строились на одних и тех же принципах. Основные темы его мы находим в гробницах Среднего царства в Бени-Хасане, Меире, Эль-Берше, Фивах и Асуане. Несколько веков спустя, когда резиденцией фараонов стали Фивы, в гробницах изображали те же самые сцены. И в начале эпохи Птолемеев художник не меняет тему изображений. Мы их видим в элегантной гробнице наподобие храма, где погребен знатный сановник города восьми богов (Гермополь) Петосирис, который при жизни носил титул «великий пятерик» (т. е. верховный жрец Тота и других богов). И тем не менее эти гробницы нельзя считать неизменным и скучным повторением образов, созданных и доведенных до совершенства в эпоху великих пирамид. В Бени-Хасане гораздо больше, чем прежде, изображений игр, борьбы, сражений, да и пустыни тоже. Воины нома упражняются, осаждают крепости. Первый шаг сделан. К сценам классического репертуара примешиваются изображения событий из личной жизни усопшего. Кочевники из Аравии предстали перед правителем нома Орикса с просьбой обменять зеленый порошок (толченый малахит), которым подводили глаза, на зерно и в знак своих добрых намерений принесли в дар пойманную в пустыне газель и каменного барана. Эта аудиенция изображена в гробнице Хномхотепа между сценами охоты и прогона стад. Правителю нома Харе не довелось принимать посланцев из далеких стран, поэтому он заказал скульпторам из алебастровой каменоломни Хатнуб, находившейся поблизости от его резиденции, свою статую высотой в тринадцать локтей. Когда статуя была готова, ее вынесли из мастерской и положили на волокушу. Сотни людей, молодых и старых, уцепившись за четыре каната, медленно потащили статую к храму по каменистой, узкой дороге, по обе стороны которой стоял народ и подбадривал их возгласами и ритмичным хлопаньем в ладоши. В гробницах Раннего царства встречаются сцены перевозки статуй усопших, но эти статуи делали в натуральную величину специально для гробницы. Для их перевозки не было никакой необходимости мобилизовать всех мужчин нома. Это было лишь эпизодом погребального культа, однако Тахутихотеп выбрал его, чтобы поразить всех, кто увидит его гробницу, ибо такое событие было поистине исключительным и свидетельствовало о его богатстве и высоком положении при дворе.

Коньяк «Пьер Монте» (Pierre Monte), виды коньяка «Пьер Монте»

Поддержите наш сайт →

Pierre Monteux

Пьер Монтё — целая эпоха в музыкальной жизни нашего времени, эпоха, охватывающая почти восемь десятилетий! С его именем связаны многие замечательные события, навсегда оставшиеся в музыкальной летописи века. Достаточно сказать, что именно этот артист был первым исполнителем таких сочинений, как «Игры» Дебюсси, «Дафнис и Хлоя» Равеля, «Жар-птица», «Петрушка», «Весна священная», «Соловей» Стравинского, Третья симфония Прокофьева, «Треуголка» де Фальи и многих других. Уже одно это достаточно убедительно говорит о месте, которое занимал Монтё в ряду мировых дирижеров. Но вместе с тем сенсации, нередко сопровождавшие его выступления, принадлежали в первую очередь композиторам: исполнитель же как бы оставался в тени. Причина этого — в необычайной скромности Монтё, скромности не только человека, но и артиста, отличавшей всю его дирижерскую манеру. Простота, ясность, точный, выверенный жест, скупость движений, полное нежелание выставлять себя напоказ были неизменно присущи Монтё. «Сообщать свои идеи оркестру и выявлять концепцию композитора, быть слугой произведения — вот моя единственная цель», — говорил он. И слушавшим оркестр под его управлением порой казалось, что музыканты играют вовсе без дирижера. Конечно, такое впечатление было обманчивым — интерпретация неуловимо, но строго контролировалась артистом, авторский замысел раскрывался полностью и до конца. «Большего я не требую от дирижера» — так оценил искусство Монтё И. Стравинский, с которым его связывали многие десятилетия творческой и личной дружбы.

Деятельность Монтё как бы перекидывает мост от музыки девятнадцатого века к музыке двадцатого. Он родился в Париже в ту пору, когда еще в полном расцвете были Сен-Санс и Форе, Брамс и Брукнер, Чайковский и Римский-Корсаков, Дворжак и Григ. Шестилетним мальчиком Монтё научился играть на скрипке, через три года поступил в консерваторию, а спустя еще три — дебютировал как дирижер. Первое время молодой музыкант был концертмейстером парижских оркестров, играл в камерных ансамблях на скрипке и альте. (Любопытно, что спустя много лет ему довелось случайно заменить заболевшего альтиста в концерте Будапештского квартета, и он сыграл свою партию без единой репетиции.)

Впервые Монтё-дирижер обратил на себя пристальное внимание в 1911 году, когда с блеском провел в Париже концерт из произведений Берлиоза. Затем последовала премьера «Петрушки» и цикл, посвященный современным авторам. Так сразу определились два главных направления его искусства. Как истому французу, обладавшему и на эстраде изяществом и мягким шармом, ему особенно близка была родная музыкальная речь, и в исполнении музыки своих соотечественников он достигал замечательного совершенства. Другая линия — современная музыка, которую он также пропагандировал всю жизнь. Но вместе с тем, благодаря высокой эрудиции, благородному вкусу и отточенному мастерству, Монтё отлично интерпретировал и музыкальную классику разных стран. В его репертуаре прочное место занимали Бах и Гайдн, Бетховен и Шуберт, русские композиторы.

Многогранность дарования артиста принесла ему особенно большие успехи в период между двумя мировыми войнами, когда он возглавлял многие музыкальные коллективы. Так, с 1911 года Монтё был главным дирижером труппы «Русский балет С. Дягилева», подолгу руководил Бостонским и Сан-Францискским оркестрами в США, оркестрами «Консертгебау» в Амстердаме и филармонии в Лондоне. Все эти годы артист неустанно гастролировал по всему миру, выступая на концертных эстрадах и в оперных театрах. Концертную деятельность он продолжал и в 1950—1960-х годах, уже глубоким стариком. По-прежнему лучшие оркестры считали за честь выступать под его управлением, тем более что обаятельный артист пользовался всеобщей любовью оркестрантов. Дважды Монтё выступал и в СССР — в 1931 году с советскими коллективами, а в 1956 году — с Бостонским оркестром.

Монтё поражал не только интенсивностью своей деятельности, но и необычайной преданностью искусству. За три четверти века, проведенные им на эстраде, он не отменил ни одной репетиции, ни одного концерта. В середине 50-х годов артист попал в автомобильную катастрофу. Врачи констатировали серьезные ушибы и перелом четырех ребер, пытались уложить его в постель. Но дирижер потребовал, чтобы на него надели корсет, и в тот же вечер провел очередной концерт. Монтё был полон творческой энергии до самых последних дней. Умер он в городе Хенкоке (США), где ежегодно руководил летней школой дирижеров.

Коньяк «Пьер Монте» (Pierre Monte), виды коньяка «Пьер Монте»

В шесть лет начал обучаться игре на скрипке, в девять поступил в Парижскую консерваторию, где учился по классам скрипки (у Жана Пьера Морена и Анри Бертелье), гармонии (у Лавиньяка) и контрапункта (у Ленепвё). В 1896 Монтё окончил консерваторию, поделив первую премию с Жаком Тибо. В двенадцать лет дирижировал оркестром, сопровождавшим концерты Альфреда Корто в Париже, а в пятнадцать был принят в группу альтов в оркестр Опера-Комик и в оркестр Колонна, где он в 1894 стал помощником главного дирижёра и хормейстером. В том же году Монтё стал альтистом квартета Джелозо и работал в этом коллективе до 1911 (в частности, принимал участие в исполнении одного из струнных квартетов Брамса в присутствии самого композитора). Дирижёрская карьера Монтё продолжилась в 1908 с оркестром казино в городе Дьепп, а в сезоне 1913―1914 ― в Парижской опере. В 1911 Монтё был приглашён Сергеем Дягилевым в качестве дирижёра Русских балетов, и под его управлением в течение ближайших трёх лет состоялись премьеры «Петрушки» и «Весны священной» Стравинского, «Дафниса и Хлои» Равеля и других балетов. Блестящая интерпретация этих сочинений позволила Монтё сблизиться с Дебюсси, Равелем, Стравинским и другими современными композиторами. В дальнейшем Монтё стал активно пропагандировать их сочинения, исполняя их в своих концертах.

В 1916 Монтё уехал в США, где в 1917―1919 дирижировал в Метрополитен-опера, в основном, французским репертуаром, но также и другими произведениями, в частности, американской премьерой «Золотого петушка» Римского-Корсакова. Переехав в 1920 в Бостон, он возглавил местный симфонический оркестр и познакомил публику с сочинениями Дебюсси, Шоссона, Мийо, Блисса, Бриджа, де Фальи, Малипьеро, Шрекера, Шимановского и многих других композиторов. В 1924 Монтё вернулся в Европу и стал вторым дирижёром оркестра Концертгебау (вместе с Виллемом Менгельбергом), и в течение ближайших десяти лет работал с ним. С 1929 по 1938 он также руководил основанным им Симфоническим оркестром Парижа, с которым дал ряд мировых премьер (например, Третьей симфонии Прокофьева). Стремясь помочь молодым музыкантам, в 1932 Монтё основал в Париже школу дирижёров, затем перенеся её в Хэнкок (там среди его учеников были Эрих Кунцель, Невилл Марринер, Лорин Маазель, Андре Превин). В 1936 он вновь уехал в США и до 1952 дирижировал симфоническим оркестром Сан-Франциско, подняв мастерство этого коллектива до мирового уровня. В 1942 Монтё принял американское гражданство.

С 1951 Монтё выступал как приглашённый дирижёр с Бостонским симфоническим оркестром, в 1953―1956 ― в Метрополитен Опера. В это время он сделал ряд записей, но сам предпочитал живое исполнение в зале. Музыкант огромной творческой активности, Монтё работал до преклонного возраста: в 1961, в возрасте 86 лет, он подписал контракт с Лондонским симфоническим оркестром на двадцать пять лет с возможностью продления. За оставшиеся три года жизни Монтё сделал с этим оркестром записи «Ромео и Джульетты» Берлиоза, Второй симфонии Брамса, Седьмой симфонии Дворжака, «Энигма-вариаций» Элгара и сочинений Дебюсси и Равеля.

Творчество

Дирижёрская техника Монтё основывалась на экономных, компактных движениях рук, с помощью которых он добивался от оркестра идеальной текстуры звучания, ритмической силы и качественного звука.

Признание

По результатам опроса, проведённого в ноябре 2010 года британским журналом о классической музыке BBC Music Magazine среди ста дирижёров из разных стран, среди которых такие музыканты, как Колин Дэвис (Великобритания), Валерий Гергиев (Россия), Густаво Дудамель (Венесуэла), Марис Янсонс (Латвия), Пьер Монтё занял шестнадцатое место в списке из двадцати наиболее выдающихся дирижёров всех времён [1] .

Музыкальный критик Норман Лебрехт включил запись балета Мориса Равеля «Дафнис и Хлоя», осуществлённую Лондонским симфоническим оркестром под управлением Пьера Монтё в апреле 1959 года на фирме Decca Records, в число «100 главных вех в истории грамзамписи» (в своей книге «Маэстро, шедевры и безумие»). [2]

Пьер Монте. “Египет Рамсесов”

по книге Пьера Монте «Египет Рамсесов».

Пьер Монте – известный французский египтолог, посвятивший ряд работ исследованию образа жизни жителей Египта, и его книга «Египет Рамсесов» является одним из подобных трудов. Понимая, что именно обыденная, повседневная жизнь людей является основной составляющей жизни государства, автор концентрирует на ней своё внимание и задаётся целью подробно описать её. Эта книга – комплексная, в определённом смысле итоговая работа, в которой автор, не приводя научные размышления и анализ, излагает установленные в своих более ранних трудах факты, стараясь максимально широко охватить все аспекты выбранной темы, то есть наиболее полно воссоздать картину повседневной жизни египтян в эпоху великих фараонов.

Книга разделена на части, в каждой из которых рассказывается об определённой стороне жизни, например о быте, искусстве и ремёслах, военной службе, деревенской жизни и т.п. Части, в свою очередь, подразделяются на главы, отражающие тот или иной аспект темы конкретной части.

Монте задаётся вопросом, можно ли, опираясь только на такие свидетельства, как храмы и гробницы, которые сегодня являются основным источником по истории Египта, реконструировать повседневную жизнь египтян и не будет ли такая реконструкция поверхностной. Отвечая на свой вопрос, автор говорит о колоссальном количестве росписей и рельефов, обнаруженных на стенах гробниц и рассказывающих именно об обычной, повседневной жизни египтян, а храмы он сравнивает с «каменными книгами»[1], так как их поверхность и внутри и снаружи полностью покрыта иероглифами. Также Монте иногда привлекает и письменные источники, в частности такое знаменитое художественное произведение Египта, как «Повесть о Синухете»[2].

Монте обращает внимание на то, что история древнего Египта охватывает около трёх тысячелетий, а за это время многое менялось в жизни людей, и из-за этого повседневную жизнь египтян нельзя рассматривать как нечто статичное. Поэтому он выбрал для своего исследования конкретный, сравнительно небольшой период из истории Египта, а именно отрезок времени примерно с 1320 до 1100 г. до н. э., то есть время царствования трёх фараонов: Сети I, Рамсеса II и Рамсеса III.

Ввиду того, что основной источник, которым пользовался Монте, – это наглядные изображения, следует заметить, что автор включил в повествование массу эпизодов из жизни египтян, и он постоянно прерывает повествование, чтобы в красках и лицах рассказать о том, как проходило то или иное мероприятие; часто в таких описаниях приводится и речь «персонажей». Также автор нередко воссоздаёт какую-либо ситуацию с конкретными действующими лицами, чаще всего в их роли выступают хозяин гробницы, его жена, слуги. В этом случае Монте называет их по именам, а, рисуя картину действия, не забывает сказать о деталях: одежде, украшениях, мелочах интерьера и т. п. Например, в главе «Жатва» Монте представляет читателю Мена, хозяина полей, который пришёл посмотреть, как работают его земледельцы. Автор описывает его “парадную одежду”: рубашку с короткими рукавами и поясом над набедренной повязкой, парик, ожерелье и сандалии. Упоминается и одежда землемеров: та же рубашка с короткими рукавами и гофрированная юбка[3]. Окружающая действующих лиц обстановка тоже интересует автора, поэтому неоднократно он описывает её предельно детально. Так, например, в главе «Домашние праздники» Монте упоминает кресла с высокими резными спинками, инкрустированными золотом, серебром, бирюзой, сердоликом и лазуритом, табуреты с перекрещенными или вертикальными ножками, подушки из “хорошо выделанной кожи”[4]. В этой же главе описываются музыкальные инструменты, распространённые среди египтян: арфы, цитры, флейты, трещётки и так далее. Наглядность источника – рельефов и картинок – позволяет автору рассказать даже о строении инструментов и принципе их звучания. Подобное заострение внимания на мелочах помогает автору воссоздать атмосферу египетской жизни, показать её изнутри так, чтобы читателям запомнились её яркие образы.

Монте словно структурирует жизнь египтян, то есть выделяет общие и частные моменты. К общим, единым для всех аспектам жизни, можно отнести систему деления года на сезоны (“ахет”- период разлива Нила, “перет”- время сева и “шему”- время уборки урожая[5]), всеобщие праздники, которых в Египте было очень много (например, Новый год, праздник богини Сопдет, праздник Опет, праздник “техи” и многие другие), устройство городов, религиозную жизнь и тесно связанные с ней представления о смерти. Более частные стороны жизни, которые не всегда были одинаковы у разных слоёв населения, представлены описанием быта, жилищ, семейной жизни. Отдельные разделы посвящены людям, занимающимся жизненно важной для государства деятельностью: земледельцам, воинам, жрецам, чиновникам.

Однако нельзя сказать, что в книге присутствует лишь описательный элемент. Монте часто делает глобальные обобщения, обычно в начале разделов. Безусловно, нельзя представить ту или иную сторону жизни, составляя повествование только из описания отдельных ситуаций, поэтому автор суммирует данные и делает выводы о роли и значении, а также об особенностях различных моментов египетской жизни. Например, в разделе «Семья», рассказывая о женитьбе, Монте говорит о том, что из-за развитой бюрократии, при заключении брака между двумя египтянами чиновник записывал имена молодожёнов и регистрировал их имущество, из которго две трети вносил муж и одну треть – жена[6]. В этом же разделе затрагивается очень важный вопрос о том, могли ли в Египте заключаться браки между братьями и сёстрами. Хотя довольно известным является тот факт, что фараоны женились на своих сёстрах и даже на своих дочерях, автор указывает на то, что по закону не разрешалось делать этого египтянам, в то время, как фараону закон “дозволяет. делать всё, что он хочет”[7]. Начиная повествование об искусстве и ремёслах, Монте отмечает их исключительную важность для культурной, экономической, социальной и политической жизни Египта. Кроме того, здесь просматривается авторская идея того, что данной стороне египетской жизни мы обязаны многими памятниками, сохранившимися до наших дней (не говоря уже о том, что источником для написания данной книги явились в основном данные из храмов и гробниц, то есть предметов искусства и ремесла).

Рассматривая принцип построения книги, следует обратить внимание на то, что автор отводит значительную роль писцам, отношение которых к той или иной проблеме приводится довольно часто. Так, Монте пишет, что воинов писцы ставили ниже себя[8], мастеров искусства и ремесла – “намного ниже себя”[9], а к земледельцам вообще относились с презрением и ставили их ниже всех, потому что на своей работе последние “изнашивались так же быстро, как их орудия”[10]. Вероятно, такое внимание автора к мнению писца обуславливается тем, что именно рукой этого представителя администрации были написаны многие документы, частично предоставляющие материал и для данной книги. В связи с этим осведомлённость об отношении писцов к тем или иным категориям населения позволяет нам в некоторых случаях критически оценивать сообщаемые ими данные. Так, в разделе «Войско и война» присутствует описание того, как военачальник из-за стычки со своими завистниками падает в придорожную канаву на глазах у высшего начальства, за что его приговаривают к палочному наказанию[11]. После этого Монте замечает, что в этом описании много “фальши”, так как писцы не любили военных. Следует также отметить, что статус писца в Египте был очень высок, и получение подобной должности считалось большим жизненным достижением для египтянина. Даже дети чиновников чтобы занять место своих отцов должны были сначала окончить школу, а затем подниматься по служебной лестнице, усердно трудясь и стараясь угодить людям, занимавшим высокое положение.

Как уже было замечено выше, автор не был бы историком, если бы просто пересказывал содержание изображений и некоторых письменных памятников, преимущественно произведений художественной литературы. Монте как исследователь смотрит на хорошо известные факты под разными углами, и не только сам оценивает их критически, но иногда находит критическое осмысление реальности в среде самих египтян. Чрезвычайно интересным является пример, касающийся египетского культа. Известно, что египтяне предельно серьёзно относились к религии и очень тесно связывали сней свою жизнь. Особенно значимой и волнующей в этом отношении для жителей Египта была проблема загробного существования, о котором не забывали даже во время повседневных дел. Монте всячески подчёркивает важность для египтянина культа смерти, ведь даже праздники не обходились без присутствия статуэтки в виде мумии для напоминания о бренности человеческого существования. Однако, что необычайно интересно и важно, автор обращает внимание читателей и на другой момент: Египет во время Рамсесов был уже древней страной, и каждый мог видеть, что стало с пирамидами, поэтому некоторые египтяне в это время уже критически относились к заупокойному культу и к традиционному мнению, что после смерти человек может обрести вторую жизнь. Одним из наиболее образных и ярких свидетельств, приводимых автором для подтверждения подобного критического отношения, является рассказ одного из арфистов (данные из гробницы Неферхотепа). Арфист говорит о том, что от пирамид – гробниц “богов” – не осталось ничего, и никто ещё не приходил из загробного мира, чтобы рассказать о своём посмертном существовании; он призывает забыть о приготовлениях к “просветленью” и наслаждаться текущей жизнью. Заканчивается это своеобразное обращение к невидимому собеседнику весьма важными строками, ещё раз подчёркивающими основную мысль рассказчика:

Видишь, никто не взял с собой своего достоянья.

Видишь, никто из ушедших не вернулся обратно.[12]

Таким образом, Монте удерживается от односторонности в изображении той или иной стороны жизни, что позволяет назвать его труд объективным и исторически достоверным.

Итак, подводя итог, можно сказать, что труд Пьера Монте является очень интересной и полезной книгой не только для обывателя, но и для профессионального историка, так как автор старается отобразить в своей книге все стороны повседневной жизни египтян, воздерживаясь от односторонней оценки фактов. Ситуации, действующими лицами которых являются, как прквило, люди с изображений в храмах и гробницах или герои литературных произведений древнего Египта, чередуются с обобщающими выводами автора, превращающими на первый взгляд разрозненный материал в стройную систему.

И в заключение стоит ещё раз подчеркнуть, что тема повседневной жизни, выбранная Монте, исключительно важна для исторической науки. Без знания многих аспектов и тонкостей этой жизни невозможно понимание и многих проблем государственного масштаба, и поэтому книга «Египет Рамсесов» является очень ценным трудом.

Эпоха Рамсесов. Быт, религия, культура (Пьер Монте)

В книге дана полная картина эпохи правления фараонов из династии Рамсесидов, строителей храмовых комплексов в Карнаке и Луксоре. Египтолог Пьер Монте в точности до мельчайших подробностей восстановил быт жителей одной из величайших мировых цивилизаций. Реконструкция мировоззрения древних египтян позволяет нам ощутить атмосферу, исчезнувшую более трех тысяч лет назад.

В период Нового царства сюжеты росписей в гробницах можно разделить на три категории. Прежде всего это сцены из гробниц Раннего царства, но приспособленные под современность, поскольку за тысячу лет многое изменилось. Затем исторические сцены. Например, визирь Рехмира, верховный жрец Амона Менхеперра и наместник Куша (современный Судан) царевич Хеви участвовали в великих исторических событиях. Они представляли фараону иноземных посланников с Крита, из Сирии, Нубии, которые выражали желание «быть на воде царя» (т. е. считаться его подданными) или «даровать дыхание жизни» (помиловать). Эти сановники собирали налоги, творили суд, наблюдали за работами, обучали новобранцев. Раньше в гробнице высекали рассказ о жизни усопшего, теперь же все его деяния изображались в сценах. И наконец, многочисленные изображения посвящаются почитанию богов. Намного больше места отводится погребальной церемонии. Мы видим все этапы: изготовление огромного количества погребальной мебели, торжественное шествие, переправу через Нил, внос саркофага в гробницу, горестные позы плакальщиц, последние прощания.

Храмы тоже являются огромными каменными книгами, в которых любой кусочек свободного пространства был использован художниками и скульпторами. Архитравы, колонны, их основания, пилоны, не говоря уже о стенах внутри и снаружи, – все покрыто изображениями и иероглифами. В наиболее сохранившихся храмах Нового царства изображения и тексты относятся только к культу. Если храм и считался домом бога, он одновременно был и памятником во славу фараона. Фараон – сын бога. Все, что он делал, делалось по воле бога и зачастую с его помощью. Напомнить о деяниях царствовавшего фараона – значит еще раз восславить богов. Поэтому сцены из жизни фараона чередуются в гробницах с религиозными сценами. Прежде всего художники старались напомнить о том, что сделал фараон для украшения храма, и о его богоугодных деяниях, таких, как экспедиция в страну благовоний, войны с Сирией, Ливией и Нубией, откуда царские войска возвратились с богатой добычей и множеством пленников, ставших рабами храма. Царская охота и торжественные выходы живого бога, окруженного восторженными толпами, завершают эти сцены, интересные вдвойне благодаря объяснительным текстам, передающим речи, приказы и песнопения.

Поэтому попытка описать быт древнего египтянина вполне реальна, хотя, разумеется, определенные его аспекты останутся скрыты от нас. Древние памятники сохранили нам рельефы и настенные росписи, статуи и стелы, саркофаги и культовые предметы, что уже немало. Но мы находим там же и другие свидетельства. Разумеется, мы бы предпочли вместо погребальной мебели Тутанхамона или Псусеннеса увидеть подлинную мебель из дворцов Рамсесов. Но в конечном счете потребности усопшего были скопированы с потребностей живого фараона. К тому же набожные родственники часто оставляли в гробницах те вещи, которыми усопший пользовался при жизни, а также памятные семейные реликвии.

Естественно, использовать материалы, охватывающие более трех тысяч лет, следует с предельной осторожностью. Жизнь менялась, хотя в Древнем Египте перемены, возможно, происходили гораздо медленнее, чем в других, более поздних цивилизациях. Нил, приносящий жизнь в свою долину, был и остается царственным владыкой. Его повеления неизменны. Однако нравы, учреждения, ремесла и верования не оставались незыблемыми. Эта истина, неоспоримая для любого египтолога, на практике частенько забывается. В некоторых недавно напечатанных исследовательских трудах тексты самых различных эпох цитируются вперемежку. Иногда пытаются объяснить непонятные места в древних текстах ссылками на Диодора или Плутарха, а то и вовсе на Ямблиха. Многие ученые продолжают использовать названия месяцев года, которые вошли в употребление в Саисскую эпоху. И так создается легенда, будто Египет оставался неизменным и одинаковым с начала и до конца его бесконечной истории.

Чтобы избежать этой ошибки, мне нужно было прежде всего выбрать определенную эпоху. Первым делом я отбросил два переходных периода, долгий период упадка, последовавший за войной с нечистыми, и саисское возрождение, когда египтяне слишком увлеклись мумификацией животных и переписыванием заклинаний, а также эпоху Птолемеев, которой занимаются не только египтологи. Затем я последовательно изучил период великих пирамид, эпоху Лабиринта (Двенадцатая династия), славные периоды царствования Тутмоса и Аменхотепов, промежуточный период культа солнечного диска с лучами в виде человеческих рук и эпоху Девятнадцатой династии (когда жил Рамсес Великий). Все эти периоды по-своему привлекательны. Раннее царство было молодостью Египта. Именно тогда было создано все великое и прекрасное, прославившее эту страну. И все же я выбрал эпоху фараонов Сети I и Рамсесов. Этот период относительно короток. Он начинается около 1320 г. до н. э. с приходом к власти новой династии. Египтяне считали, что теперь царская семья с многочисленными детьми положит конец борьбе за трон и принесет много перемен. До сих пор владыки обеих земель (Верхнего и Нижнего Египта) происходили из Мемфиса или из Фив, где они создали могущественные номы Среднего Египта между Коптосом и Фаюмом. Впервые трон Хора заняли представители Дельты, чьи предки четыреста с лишним лет поклонялись богу с довольно скверной репутацией – Сету, который убил своего брата Осириса. Эта эпоха окончилась приблизительно в 1100 г. до н. э. короткой эрой «повторения рождений», когда Египет окончательно распрощался с наследниками Рамсесов и с их богом. Эти два столетия прославились царствованием трех великолепных фараонов – Сети I, Рамсеса II и Рамсеса III. Новые повелители после жестокого кризиса в конце Восемнадцатой династии принесли стране религиозный мир, который заколебался лишь с приближением 1100 г. Войска этих фараонов одерживали блистательные победы. Они вмешивались гораздо активнее, чем прежде, в жизнь соседних народов. Многие египтяне жили тогда за границей. И еще больше иноземцев селилось в Египте. Рамсесы были великими строителями. Фиванские владыки Восемнадцатой династии не успели закончить восстановление опустошенных гиксосами районов. Они многое сделали в самих Фивах, но после религиозной реформы Эхнатона пришлось начинать все сначала. Гипостильный зал в Карнаке, пилон в Луксоре, Рамсесеум в Мединет-Абу с массой больших и малых сооружений в стовратных Фивах – великолепный вклад Рамсеса I и его преемников. Ни один уголок огромной империи не был обойден их вниманием. От Нубии до Пер-Рамсеса и до Пи-тома было основано столько городов! А сколько храмов они расширили, восстановили или отстроили заново!

Эти храмы, дворцы и гробницы, принадлежавшие царям и царицам и – самое важное для нас – богатым вельможам, могут рассказать нам многое. Заполнить пробелы помогут многочисленные папирусы XIII и XII вв. до н. э., в которых мы найдем сказки, повести, сборники писем, списки работ и работников, договоры и соглашения, судебные отчеты и – наиболее драгоценное – политическое завещание Рамсеса III. Я постоянно обращался ко всем этим источникам, когда писал эту книгу. Разумеется, это вовсе не означает, что мы не можем пользоваться материалами, относящимися к более ранним или более поздним периодам. Я, однако, выступаю против современной тенденции рассматривать три тысячи лет истории Египта как единую эпоху и применять ко всему периоду правления фараонов характеристики, установленные лишь для какого-то одного периода. По моему мнению, многие обычаи и верования египтян существенно менялись со временем. Однако, если древнегреческий или древнеримский автор описывает церемонию, на которой он присутствовал, и та же самая церемония изображена на барельефе Раннего царства в Мемфисе, мы вправе предположить, что Рамсесиды проводили ее точно так же, как их предки и потомки. Таким образом, я использовал все доступные источники, стараясь избежать только одного: фальши в общей картине повседневной жизни Египта во времена Рамсеса Великого и его преемников.